Айзек Азимов - Дуновение смерти [Сборник]

— Если личные дела оказывают какое-то влияние на развитие органической химии, о них стоит сказать, — заметил Брейд. — Взять хотя бы титул барона! Это ведь свидетельство того, как тогдашнее общество оценило деятельность ученого. Органическая химия стала достаточно сильно влиять на повседневную жизнь, так что можно было присвоить дворянство химику-органику.

Энсон задумчиво кивнул:

— Хорошая мысль. Спасибо. Я думаю выбросить несколько абзацев насчет открытия селена. Конечно, и это и вся история с анализом и паяльной трубкой чрезвычайно интересна, но к органической химии не относятся.

— Согласен, — сказал Брейд, — книга и так будет слишком длинной.

— Договорились. А теперь взгляните на страницу восемьдесят два. Я еще не перешел к теории радикалов, но, по-моему, здесь как раз уместно…

Так они работали голова к голове, просматривая одну за другой страницы рукописи, то откладывая их в сторону, то снова возвращаясь к ним, пока наконец не раздался голос Дорис, подчеркнуто ласковый из-за присутствия Энсона:

— Послушай, Лу, мне кажется, Вирджиния почти готова.

Брейд поднял голову:

— Сейчас, Дорис. Ну что ж, Кэп, по-моему, мы сделали основное из того, что собирались. Может быть, отложим до следующего раза?

— Вы уходите? — спросил Энсон.

— Нужно сводить Джинни в зоопарк. На этой неделе ей предстоит писать какое-то сочинение, и я надеюсь, наша прогулка подскажет ей тему, да и вообще доставит удовольствие. И Дорис отдохнет. Так что убиваем трех зайцев сразу. — Он улыбнулся, встал, сложил страницы рукописи в стопку и придавил их вместо пресс-папье дыроколом.

Энсон собрал свои бумаги.

— Вы не возражаете, если я отправлюсь с вами? Надо кое-что обсудить.

— Пожалуйста, — нерешительно ответил Брейд, не зная, как отклонить эту робкую просьбу, — но только вам будет скучно.

— В моем возрасте почти все скучно, — грустно улыбнулся Энсон и взял трость.

Стоял ясный солнечный день, для весны слишком теплый. Хотя солнце припекало почти по-летнему, в зоопарке еще не было летнего скопления народа… И Брейд с некоторым удовлетворением подумал, что хоть тут ему повезло. Джинни отправилась смотреть обезьян, а Брейд с Энсоном дожидались ее на скамейке.

Брейд рассеянно смотрел на клетку, установленную на высокой подставке в центре круглой лужайки, поросшей травой. В клетке сидел старый орел, в маленьких желтых глазках которого все еще таилась сонная свирепость. Брейд размышлял, давно ли эта птица сидит в клетке и какой тяжкий грех она совершила, если по каким-то высшим, неземным законам, карающим проступки, ее обрекли на заточение.

Энсон купил себе пакетик жареной кукурузы и, положив трость на колени, с очевидным удовольствием хрустел нежными зернами.

— Вчера я говорил с Литлби, Брейд, — сказал он.

— Да?

— Он рассказал мне об этих лекциях по технике безопасности, которые он наметил. Конечно, старый жулик сам себя убедил, что задумал их давным-давно.

— Да, я знаю, — Брейда это не очень интересовало.

— А потом он спросил про вас.

— Про меня? — Брейд почувствовал, как у него напряглась спина.

— Потому-то я и привел вас сюда, понимаете, подальше от миссис Брейд.

— Что же он сказал?

— Да ничего особенного. Прямо ничего сказано не было. Однако я так понял, что в следующий раз ваше назначение будет продлено только на один учебный год. Вам предложат за этот год подыскать себе другую работу.

Брейду показалось, что температура резко упала, а солнце, светившее ему прямо в спину, перестало греть.

Голос Энсона доходил откуда-то издалека.

Прежде всего Брейд подумал не о том, что потеряет средства к существованию, не о том, что изменится привычный уклад жизни. Он подумал о Дорис.

Она все предсказывала. Пока он не утвержден, судьба его зависит от Литлби или от другого руководителя факультета, который придет ему на смену. Брейд всегда упрямо твердил, что ничего не случится. На этом зиждилось его положение в семье. А теперь как он посмотрит Дорис в глаза?

— Это связано с уб… — Он запнулся. Он чуть не сказал — «с убийством» и начал снова: — Это из-за Ральфа Нейфилда?

— Вы имеете в виду несчастный случай с Ральфом? — удивился Энсон.

— Ну да.

— Об этом он ничего не сказал. Да и какая тут связь?

Брейд пожал плечами и отвернулся.

— Все дело в ваших исследованиях, — пояснил Энсон. — Вы мало печатаетесь.

— Или печатайся, или погибай! — сказал Брейд с горечью.

— Знаете, Брейд, это ведь старая история. Люди держатся в университете благодаря своей репутации. Репутация основана на вкладе, который этот человек вносит в науку. А вклад измеряется количеством публикаций.

— Значит, если бы я собрал все свои изыскания вместе, разделил их на худосочные дольки и начал тискать сообщения, то в одном журнале, то в другом, было бы лучше? Значит, я считался бы великим ученым, если бы из каждой работы выжимал по дюжине статей? Выходит, репутация ученого измеряется количеством жиденьких публикаций, на которые он сумеет расчленить свои исследования?

— Брейд, Брейд, — старый химик поднял узловатую, с набухшими венами руку и успокаивающе похлопал Брейда по колену, — не будем спорить о количестве и качестве. Статьи, которые вы опубликовали за последние десять лет, очень серьезны и представляют известную ценность, но их вряд ли можно считать блистательным вкладом в науку. — Он даже усмехнулся, так ему понравилась эта фраза, и повторил;— Вряд ли можно считать блистательным вкладом.

— А у меня вряд ли встречались блистательные аспиранты, — ответил Брейд раздраженно и тут же устыдился: нечего сваливать вину на других.

Энсон согласился:

— Это верно. Но кто виноват?

— А что я, по-вашему, должен делать? Загребать себе дотации и покупать аспирантов? Не собираюсь. Я давно решил, Кэп, что не пойду с поклоном в Вашингтон предлагать какую-нибудь идею, под которую можно получить деньги от правительства. Я не собираюсь менять свою работу на какие-то сомнительные новомодные проекты. Я занимаюсь тем, что меня интересует, вот и все. Если это заслуживает общественного поощрения, я приму его без колебаний. А нет, так нет. — Он говорил со злостью, мысленно оправдывая себя и ожидая услышать уже знакомые обвинения в непрактичности, в том, что он глупец, считающий бедность добродетелью, а процветание — грехом.

— Перестаньте, — сказал Энсон, — вы же знаете, что я думаю обо всем этом разгуле с субсидиями, который царит вокруг. Я вам это не предлагаю. Но почему вы так расстроились? Неужели вы не найдете другую работу? — Он пристально, не отводя глаз, уставился на Брейда.